31 декабря очередного восемьдесят какого-то там года в мотострелковом полку, что стоял у огромного по афганским меркам города стояло радостное оживление. Новый год, однако. Но война, есть война и её календарные праздники каких-то неверных не интересуют и в 10.00 в дежурный разведвзвод поступил из штаба полка команда «Подъём. Тревога» Ну, тревога, так тревога, подумал неспешный от природы механик-водитель БМП-2 Лёха, прозванный в роте «комик».
Комик надо сказать от природы он был так себе, ибо предпочитал скорее молчать, где иные зубоскалили, а погоняла прилипла после того, как в самом начале службы на каком-то очередном политзанятии (блин, и не лень же кому-то) замполит роты, молодой прапорщик Замятин, в целях показать коллективу какая у них в роте дружба народов процветает спросил у Лёхи, мол, а вот ты, Васильев, кто по национальности. И нет бы Лёхе, как обычно сказать, мол русский я, отстаньте, нет ляпнул – коми.
Замятин даже поперхнулся слегка, и переспросил: Кто-кто? Лёха повторил под грохот интернационального коллектива. И всё, с тех пор он – комик.
Лёха обречённо брёл к парку боевых машин, тем паче, что тут бежать. Говорили, что ещё в восьмидесятом, когда полковой лагерь ставили, палатки разведки специально поставили напротив того места, где в парке их, разведчиков машины стоят. Дай Бог, здоровья тому, кто так придумал. Третий батальон, конечно по тревоге не бегает, но если бы пришлось, то со всем своим вооружением и прочим бежать им минут пятнадцать сквозь весь полк и весь парк.
В родную машину Лёха влез уже минуты через три как вышел из палатки по боевой тревоге. В машине ему было спокойнее, чем в палатке. В палатке, ведь что – куча народу. Когда войны нет дурью маются, с вопросами лезут. Книжки тоже не почитаешь, в палатке темно, что летом и днём, что сейчас зимой и ночью, причины разные, а темень одна и та же. Что от лампочки сорокаватной в зимнюю темень, что от плотно задёрнутых штор от летней жары. А читать книжки на лавочке у палатки, только дурень будет – тут же офигевший от ужаса борзоты солдатской (сержант, прапорщик, офицер – нужное вставить), запашет, да и читать сидя Лёха не любил.
То ли дело машина. Залез в своё кресло из протёртого собственной же задницей дермантина откинул спинку кресла и читай себе Стругацких или Ефремова. Но сейчас надо ехать. Куда, не его, Лёхи дело, куда старлей, взводный пальцем ткнёт, туда и поедем.
Ехать пришлось относительно недолго, меньше двух часов. Кишлак Сардара был какой-то полудохлый – нищета и рванина сплошная. По опыту, Лёха знал, что в таких-то как правило самые искренние коммунисты, и живут. И точно в кишлаке был собственный сельхозкооператив, который какие-то недобрые дяди в чалмах расстреляли из гранатомётов. Ну, не членов кооператива, те вовремя затихарились в камышах у реки, что текла рядом, а в трактора, что губернатор провинции только с неделю назад им выдал как подарок от народной партии. Трактора, слава Богу починять не сказали, хотя, как раз-таки сельхозмеханик Лёха и мог. А что там чинит, колесные «Беларуси». Да и пострадали они совсем немного, у одной колесо как-то странно с одного края обгорело, а у другой бак разворотило и соляра вся вытекла.
По всему машинному двору валялись неразорвавшиеся гранаты от иранских гранатомётов. Такие с разрисованными головными частями под акулы с раскрытыми зубастыми пастями. Взводный, старший лейтенант Лабутов лениво осмотрел место преступления мирового капитала против трудящихся людей и скомандовал Лёхе.
– Лёха, подхвати, что-нибудь как вещдок, что мол, были, помогли товарищам коммунистам.
– Есть, товарищ старший лейтенант. – по-уставному, но без прикладывания руки к головному убору ответил Лёха.
Взводный с переводчиком и кооператорами ещё что-то перетёрли, а Лёха не найдя ничего лучшего, взял смятую неразорвавшуюся гранату «made in Iran» и бросил её под сидение в левом десантном отделении.
Потом они наведались в соседний, зловредный по словам местных коммунистов-активистов, кишлак, типа там жил главный басмач всея округи, но басмача не нашли и уехали назад в полк.
В полку долго отдыхать не пришлось, начальник разведки полка, майор Иванченко, к слову Иван Иванович, прыгнул в машину Лёхи и скомандовал:
– К советникам.
Виллу советников Лёха знал неплохо, катались сюда часто, хотя и приятным место не назовёшь – злобная зелёнка вокруг. На вилле у советников были уже в 18.15, а назад тронулись уже с тремя чуть пьяными советниками в 19.05. Один постарше полез в башню к Иванченко, а пара помладше разместились в обоих десантных отделениях.
Через полчаса, когда уже почти вырвались из зелёной зоны с какого-то дальнего дувала в их сторону полетела граната. Лёха, вёл машину по походному, увидел вспышку выстрела и предугадывая её траекторию, так вдал по тормозам, что машина встала носом в землю чуть ли не под углом в сорок пять градусов к горизонту. Граната рванула впереди и сбоку. Он сразу, с остановки врубил третью и дал по газам, чтобы сбить прицел следующему гранатомётчику. Теперь машина задрала нос на тридцать градусов, но набирая скорость стала уходить от опасного места. Позади в башне и в десантах начали орать, хотя никто из них не видел огненных следов от гранат в темноте. Зенитный люк по левую сторону открылся ещё при экстренной остановке и телепался. Лёха начал переживать за советника, как бы он на таких кульбитах не вывалился в него. Потом был ещё один выстрел в догонку, но начались близкие дувалы, а с таких не стреляют.
Возле блокпоста у реки все советники вывались из машины бурно обсуждая происшедшее. Причём, все орали, всякую фигню про обстрел, про буровские пули, бьющие в борта БМП. И в этот момент один из молодых советников, вылезает из десантного люка и поднимает в верх неразорвавшуюся гранату. Из нескольких глоток в унисон раздалось.
– Ни хрена себе!
Старший лейтенант, как оказалось, он же советник Лисовой, еле стоявший на ногах на вилле, теперь горячо жестикулируя рассказывал присутствующим как к нему в открытый зенитный люк влетает граната, рикошетирует внутрь прямо ему на колени, а и из реактивного движка продолжает гореть огонь.
Все восхищаются смелостью молодого советника, он потихоньку расправляет плечи, и наливается на глазах достоинством. Лёха смотрит на иранскую гранату, которую сам же закидывал ещё в полдень, и молчит. А что тут скажешь.
В 23.45 Лёху из палатки вызывает к себе ротный.
– Ну, что Лёха, напортачил ты сегодня.
Лёха молчит, потому как перечить ротному капитану себе дороже, а, да и непонятно, что говорить, где напортачил-то?
– Ты, мне скажи Васильев, почему у тебя зенитные люки в БМП не закрыты наглухо?
– Так мужики, когда между зелёнками катаются, ноги в них опускают.
– А что не поверх брони?
– Так, чтобы не свалится.
– Ты, что лихач?
– Нет.
– Так, что же у тебя люди с машины слетают?
– Так и не слетают.
– Да, поговорили.
Через десять минут ротный разведки, капитан Воробьёв входил в штабной модуль, держа в руках вещмешок с укрытой в ней бутылкой коньяка небольшим комплектом закуси. Из-за полуоткрытой двери ленинской комнаты слышался очередной пьяный пересказ старлея-советника, как он гранаты руками в бою ловил. Ротный, капитан со вторым годом службы в Афгане, был в непонятках. С одной стороны он понимал, что чего только на войне не бывает, а с другой стороны уж больно невероятное с этой гранатой получается.
Навстречу ему из ленинской комнаты вышел, уже слегка покачиваясь его взводный Лабутов.
– Ну, что видел эту гранату, что наш Лёха к себе в машину поймал?
– Видел, только гранату ту, ещё в обед, в кишлаке Сардара подобрали.
– Это как?
– Ну, типа вещдок – были, помогли. Доказательство, что ли.
– И?
– Да, что там. Бросил видать Лёха гранату то в десантное отделение, а потом советник на прыжках поймал.
– Я надеюсь, ты никому эту историю не рассказал?
– Нет, зачем людям праздник портить, а Лёха молчун.
Видал и я «комиков»,т.к. призвался я в Коми🤓.И Лёхи были,и Валеры,много,и все «комики».