Праздники на войне случай особый, к ним готовятся, их проводят с двумя прямо противоположными чувствами — с чувством обостренной опасности и с чувством разгульного веселья. Обостренное чувство опасности присуще в дни праздника как рядовому и сержантскому составу, так и офицерскому во всех его звеньях. Одних волнует, как погулять и притом не попасться на глаза старшему по званию, вторым как изловить хитроумного подчиненного за недостойным звания советского солдата или офицера гульбищем. Впрочем, старший, следящий за прохождением праздника и сам постоянно озадачен бездарно проходящим (для него лично) временем праздничного дня.
Итак, ситуация, Афган, Новый год, за пять км от передового охранения первый кишлак в зеленке. Тропа, протоптанная в снегу сменившимися видна в бинокль за три версты в буквальном смысле этого слова, то есть проход в минном поле как на ладони. Все прочее пространство залито ослепительным солнцем. До праздника еще полдня, а приготовление к нему идет полным ходом. Еще летом прямо посреди минного поля, что за спиной охранения предприимчивые саперы отрыли не слабую по всем позициям землянку, в которой есть все для жизни, а самое главное для интенсивного, можно сказать предпраздничного самогоноварения. В землянке сидит потерянный своим старшиной солдатик полгода от призыва, и варит для предприимчивых представителей полка самогон из кишмиша и корочек апельсина. И вот в такой прекрасный день 31 декабря, то есть буквально за несколько часов до самого милого сердцу всех советских праздника, на тропу в минном поле вышел ни кто иной, как самый главный комсомолец всея полка. Морозец, надо сказать, в тот день стоял эдак градусов под пятнадцать и предательский дымок установки светился всему белому свету, а остановить работу до темного времени суток у бизнесменов в погонах не было никаких сил, потому как такса в такой день, из-за высочайшего спроса, была слишком высока. И вот наш комсомолец полный энтузиазма в борьбе с зеленным змием встает на тропе в минном поле, строго напротив дымка и зычно орет.
– Боец!
А в ответ, как в той песне, – тишина. Тогда он еще раз зычно призывает скрывающегося в землянке, но тот или видел приближающуюся угрозу, или, узнав голос лидера всех комсомольцев полка, ни кажет носу из своего убежища. Комсомолец, потоптавшись и видя, как над ним незлобливо посмеивается личный состав поста передового охранения, и, делая вид, что добился цели, идет к командиру саперной роты и требует карту проходов в минных полях.
Карта понятное дело находиться в штабе, и вместе с заместителем начальника штаба, она самым внимательным образом изучается на предмет боковых ответвлений от прохода к посту. Понятное дело таковых не находиться. Зам.НШ (то бишь не для армейского люда – заместитель начальника штаба полка, и иначе третье лицо в полку) и командир саперной роты, глядя на рвение, недавно прибывшего в полк, молодого политработника, переглядываются и тихо кашляют в кулак.
Молодой офицер горячится, недоумевая, как же так могло произойти, и почему на секретных картах, связанных с боеспособностью полка имеются объекты не известные руководству полка. По его требованию находят трех солдат принимавших участие в «создании» данного минного поля. Солдаты естественно говорят, что ничего не знают, и не помнят, чтобы кто-то чего-то сделал не так, а командир роты поясняет старшему лейтенанту, что минирование подобных полей проводиться машинными методами и неположенные объекты на них не имеют возможности появиться на «свет божий». Типа технология установки мин, не предполагает прорех, или тем более незаминированных участков.
– Тогда откуда там, этот блиндаж?
– Какой блиндаж? – делает удивленные глаза ротный саперов.
– Тот, в котором самогон варят! – чуть ли не орет комсомолец.
– А вы уверены, что там есть что-то? – осторожно спрашивает его зам.НШ.
Комсомолец чувствует, что ему или не верят, или держат за идиота, что, впрочем, близко, тащит всех на злополучное минное поле. На поле уже закатное солнце, в декабре день короткий, и никакого тебе пара. Трое офицеров заходят на пост охранения, спрашивают солдат, трое говорят, что проводили наблюдения за местностью, что собственно и входит в их круг обязанностей на посту, а четвертый, которого точно видел комсомолец полка в последнее появление здесь, на вопрос видел ли он какой-либо дым честно отвечает, что видел где-то на поле какой-то дымок, но где и что это было сказать не может, так как не присматривался и потому не разобрал. Все смотрят на старлея и молчат, а он, понимая глупость положения, и то, что теперь он ничего не только не докажет, но и даже точно показать место блиндажа не сможет, раскрывает свою последнюю карту.
– Мне про этот блиндаж рассказал старшина с ПХД, он у них поварами заведует, я его на воровстве взял.
– Не, – говорит ротный саперов, – Этот старшина, я его знаю, не надежный кадр, он для того, чтобы с себя снять обвинения, и чтобы в прокуратуру дело о воровстве не ушло вам даже на командира полка наговорит.
– Это не меняет дела, с этим блиндажом надо будет разобраться.
– Хорошо, товарищ старший лейтенант, мы с этим блиндажом обязательно разберемся, а вы пока занялись бы своим основным делом, сегодня, если не проследить половина полка пьянствовать будет, так, что давайте не отвлекаться на пустую информацию. Лучше устройте внезапную проверку в расположении рот, все больше толку будет.
Все расходятся.
Совсем поздно вечером. В модуле отмечают Новый год пятеро друзей. Уже выпили, за Старый год, за Новый, помянули своих боевых товарищей, выпили за жен, что ждут, и гуляние дошло до той точки, когда расстегивается верхняя пуговица формы, а за ней и вторая.
– Нет, ну ты представляешь это новый комсомол, молодой, да прыткий. Сегодня приходит к моему ротному разведки, и говорит, мол, дай мне прибор ночного видения. Тот ему, зачем тебе. Он сначала юлил, юлил, а потом признается, хочу, мол, понаблюдать за блиндажом, на минном поле, что рядом с четвертым постом.
– И что твои разведчики?
– Да, что они лохи, что ль? Остаться без самого качественного самогона в полку, и потом, они ж тоже в доле, и кто же, кроме них сухофрукты с зеленки привезет?
– Тоже верно. – хохотнул довольный командир полка, наливая всем по очередной.
На войне рюмашка да ещё и самогона,как эликсир молодости.Божественный напиток.Мы «кушали» только водку,выменяную на различные прибамбасы армейские у ингушей чабанов,которые пасли овец на границе с ЧР.